СОСЛОВНЫЕ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ НАСЕЛЕНИЯ АЗИАТСКОЙ РОССИИ
		УДК 94(571):332.1 + 314.7  Канн Сергей Константинович, кандидат исторических наук, Государственная публичная научно-техническая библиотека СО РАН, г.Новосибирск, skann@yandex.ru А.Н.Куломзин о переселенческой политике Комитета Сибирской железной дороги

Содействие крестьянскому землеустройству и переселенческому движению в Сибирь всегда считалось одной из приоритетных задач Комитета Сибирской железной дороги (КСЖД). С этой точки зрения комитет развивал главные основы правительственной политики, заложенные задолго до его официального учреждения в конце 1892 г. [1, с.196-198; 2, с.17-21]. Вместе с тем, благодаря энергичной деятельности С.Ю.Витте, вектор этой политики стремительно менялся, приобретал новые прагматические черты.

Прежде всего, как справедливо заметил М.В.Шиловский, по инициативе комитета произошла смена парадигмы в вопросе о колонизации Сибири, принят пакет нормативных документов, созданы новые льготные условия для развития переселенческого движения [3, с.165]. Миграции были поставлены в прямую зависимость от темпов и сроков реализации всего проекта Сибирской железной дороги. Сооружение магистрали и колонизационное движение на восток, взаимно усиливая друг друга, стали частью замысла Витте по развитию системы «вспомогательных предприятий» Сибирской железной дороги. Переселенческое движение «подпитывалось» увеличением крестьянской массы, двигавшейся по вновь построенным участкам железной дороги, а постепенное укрепление переселенческих хозяйств на местах водворения расширяло поток грузов, поступавших на станции. По своей сути этот план, нацеленный, в первом приближении, на достижение экономической окупаемости дороги, в более или менее отдаленной перспективе обеспечивал стратегическое развитие Сибири и подъем ее производительных сил.

Масштаб переселенческих мероприятий непрерывно возрастал и на заключительных этапах деятельности КСЖД (после 1900 г.) рассмотрение разного рода переселенческих вопросов занимало немаловажную часть его повестки заседаний (см. диагр.). Тем не менее, энергичное продвижение всего комплекса колонизационных мероприятий не могло заслонить того факта, что взгляды и подходы основных действующих лиц этого процесса, руководителей и членов комитета, а также представителей разных ведомств, вовлеченных в эту деятельность через участие в особой Подготовительной комиссии (ПК), существенно различались. Переселенческая политика комитета находилась под сильным влиянием двух противоборствующих направлений - дворянско-либерального и консервативного, причем их столкновение носило не только затяжной, но и весьма жесткий характер.

Принципиальные основы будущей переселенческой политики КСЖД сформулировал С.Ю.Витте в одном из первых заседаний, где обсуждалась его записка N 277 от 1.02.1893 г. «О вспомогательных предприятиях Сибирской железной дороги». По замыслу Витте, вспомогательные предприятия «имели целью как облегчение постройки, так и содействие заселению и промышленному развитию прилегающих к дороге местностей» [4, с.230] ⁽¹⁾. С помощью переселений он предполагал «оживить мертвые богатства Сибири» и обеспечить дорогу надлежащим количеством грузов и пассажиров, а в подтверждение плодотворности своих замыслов Витте ссылался на опыт частной Канадской железной дороги, имевшей 30 млн бушелей зерновых грузов (более миллиона тонн) и 8 млн долларов дохода уже через несколько лет после начала эксплуатации [4, т.1(1893), л.20-21об; 5, с.232-233].

С этой точки зрения подход министра финансов к организации крестьянских переселений был сугубо утилитарным, а выдвинутая им программа крайне ограниченной. Призывая «не пренебрегать ни одним из тех средств, которые могут содействовать увеличению народонаселения и производительности в прорезываемой стране» и называя колонизацию первейшим из этих средств, Витте, вместе с тем, предлагал черпать кредиты на переселение «из общей суммы, предназначенной для осуществления великого Сибирского пути» [4, т.1(1893), л.21об.-22; 6, с.24; 7, с.441]. Понятно, что в этом случае сами размеры переселения носили бы узкий и в значительной степени «прикладной» (к железной дороге) характер.

Наряду с «устройством быта малоземельных крестьян Европейской России» Витте предлагал осуществить регулируемую программу водворения крестьян и образования поселков по линии железной дороги в ближайших районах Ишимской, Барабинской и Кулундинской степи, в максимально короткие сроки обеспечив ее пассажирами и грузами. По словам Витте, «переселенцы, оживляя своим трудом мертвые богатства Сибири, дадут Сибирской железной дороге массу грузов и соответствующее число пассажиров», а вслед за крестьянами в «плодородные Сибирские пустыни» должны были потянуться представители состоятельных слоев общества [5, с.234].

Нет сомнения, что если бы у истоков реализации переселенческой программы КСЖД стоял исключительно Сергей Юльевич Витте с его утилитарным подходом к достижению «более благоприятных финансовых результатов» проекта, то сама программа не вышла бы из узких рамок устройства некоторой цепи поселков в ограниченной 100-верстной полосе вдоль линии Сибирской магистрали. Однако переселенческая деятельность комитета постепенно вышла на широкий простор «истинно народного дела», в чем немалая заслуга, на наш взгляд, принадлежала управляющему делами КСЖД Анатолию Николаевичу Куломзину (1838-1923). Вклад этого человека в развитие Сибири на рубеже XIX-XX веков до сих пор намного превосходит объем посвященной ему исследовательской литературы.

Наиболее подробно к изучению жизни и деятельности А.Н.Куломзина на основе его замечательных, но все еще неизданных мемуаров обращался А.В.Ремнев [8, 9, 10, 11 и др.], использовавший этот важный исторический источник для разработки вопросов административной политики самодержавия в Сибири и на Дальнем Востоке, имперской географии власти и регионального управления на окраинах Российской империи.

Черновые записи воспоминаний А.Н.Куломзина в разрозненном виде хранятся в нескольких архивных фондах - в Российском государственном историческом архиве, Отделе рукописей Российской государственной библиотеки и Государственном архиве Российской Федерации. Они позволяют составить относительно полную картину взглядов и оценок самого Анатолия Николаевича на цели, задачи и характер переселенческой деятельности КСЖД, на эволюцию подходов к организации переселений в разные периоды времени. Воспоминания содержат множество интереснейших подробностей, раскрывающих борьбу мнений вокруг главных направлений освоения и развития Сибири на рубеже XIX-XX вв., указания на столкновение ведомств по вопросам переселенческой политики и трения по этому предмету среди высших сановников. Куломзин дает им прямые и нелицеприятные оценки, ссылаясь на исторические итоги их деятельности.

По большому счету, Куломзин и Витте имели близкие взгляды, но расходились в понимании способов достижения конечных целей. В КСЖД они противостояли группе консерваторов и действовали с дворянско-либеральных позиций, осознавая неизбежную поступь необходимых изменений. С точки зрения их совместных действий немаловажное значение имели субъективные, личностные расхождения между этими двумя, безусловно, выдающимися фигурами. Работоспособного Куломзина, тщательно готовившего проекты всех решений Комитета, обижало, когда Витте называл эти документы лишь «набросками». «Слабая сторона Витте, - сетовал Куломзин, - заключалась в том, что он не терпел никакой сторонней инициативы... это ярко выразилось в тех уколах моему самолюбию, которые я должен был терпеть в заседаниях. Неоднократно он с пренебрежением отзывался о моих справках, хотя они отличались большой полнотой» ⁽²⁾.

В отличие от весьма подвижных и изменчивых взглядов Витте, Куломзин был уверен, что «будущие успехи нашего сельского хозяйства лежат в подъеме производительных сил нашего крестьянства, подъеме не эфемерном, достигнутом искусственными мерами, а длительным влиянием на возвышение культурного уровня сельскохозяйственного умения крестьянской среды в обращении с землею» ⁽³⁾. Основу деятельности КСЖД Анатолий Николаевич видел в решении долговременных задач по улучшению экономического быта массы крестьянского населения и в организации мер, способствующих прочному заселению Сибири.

Из воспоминаний А.Н.Куломзина видно, что продуктивные идеи всегда упирались в мощное сопротивление бюрократии. Еще во время своей службы в министерстве государственных имуществ А.Н.Куломзин подготовил представление, ставшее основой положения Комитета министров от 10.07.1881 г. и давшее, по словам автора, «начало Переселенческому делу». Суть его заключалась в том, что по взаимному соглашению министров внутренних дел и государственных имуществ разрешение на переселение могли получить те, кто не имел на то формального права, но был вынужден делать это в силу экономического положения. «Конечно, из этого вышла большая переписка, - пишет автор, - но тогда побоялись идти далее. Лишь с образованием Сибирского комитета [КСЖД. - С.К.] эти разрешения были предоставлены местным губернским присутствиям» ⁽⁴⁾.

Принципиальной чертой характера Куломзина был глубокий и вдумчивый подход к тем вопросам, которые он разрабатывал. В 26-летнем возрасте он начинал с архивной работы в Государственной канцелярии, затем работал в министерстве государственных имуществ (МГИ), департаменте госэкономии Госсовета и Комитете министров. И везде он посвящал много времени изучению документов, на основе которых принимались управленческие решения. В упомянутых мемуарах Куломзина говорится о том, что с 1860-х годов при МГИ действовала особая межведомственная комиссия, работавшая над составлением проекта по устройству сибирских государственных крестьян и «инородцев», но признавалось, что ее деятельность недостаточно подкреплена хозяйственными данными. По этой причине предположения комиссии долго не могли получить законодательного утверждения [12, с.279]. Вследствие этого, с 1886 г. в МГИ приступили к сбору подробных статистических сведений о крестьянском землепользовании и хозяйстве в Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской губерниях.

По словам Куломзина, «неоценимую услугу» в обработке и издании этих материалов оказал его товарищ Владимир Григорьевич Трирогов, образовавший особый «контингент усердных и преданных делу работников». Долгое время Трирогов служил земским деятелем в Саратовской губернии, занимая посты мирового судьи и председателя земской управы. По мнению Куломзина, переходя в центральные учреждения, такие деятели «оживляли их своим опытом, своей любовью к народу и своей близостью к его жизни и нуждам» ⁽⁵⁾. Трирогова привлекли к работе в министерстве, причем Анатолий Николаевич считал инициативу его назначения большой собственной заслугой. Таким образом, ко времени учреждения Комитета Сибирской железной дороги они успели подготовить и напечатать 25 томов «прекрасно разработанных» материалов, положенных в основу законодательства по устройству крестьян в Сибири ⁽⁶⁾. Надо сказать, что подобные же труды разрабатывались и по Кавказу, но, по словам Куломзина, на них «не обратили должного внимания и крестьянское дело на Кавказе было в корне испорчено, что показали последующие события» ^(7)].

С нескрываемой теплотой Куломзин писал о всей семье Трироговых, как о «цельных, истинно добрых, русских до глубины души людях», трогательно отзывался об отношениях хозяина семьи со своей супругой Натальей Алексеевной. «В частной жизни всегда бодрый, глубоко симпатичный в своих внешних приемах, меткий наблюдатель, юмористический собеседник, Владимир Григорьевич умел очаровывать всех, с кем приходил в соприкосновение. Более верного друга, доброго, умного советника нельзя было найти. Супруги нежно, но с русскою простотою, чуждой всякой мишуры, любили друг друга, во всем были заодно и бесконечно были друг другу преданы» ⁽⁸⁾, - писал о своем друге Куломзин. Наталья Алексеевна вела большую благотворительную деятельность, построила в деревне церковь, громадную школу, плодовый рассадник и интернат для крестьянских детей. А когда ее супруг умер, она оставила его цилиндр на столе в гостиной и на все вопросы отвечала: «он вышел и скоро вернется».

Неосуществленной мечтой Трирогова было создание «Русского кадастра» на основах, «вытекающих из народной жизни». По словам Куломзина, осуществить эту мечту Трирогову не дал министр государственных имуществ М.Н.Островский, который своими придирками «вогнал» его в преждевременную могилу ⁽⁹⁾. «Обращавший преимущественное внимание на внешнюю сторону бумаги», Островский сочувствовал либеральному образу мыслей и свободе печати, но «с большой примесью славянофильства» и несокрушимой уверенностью в силе бюрократии. Поддерживая заботы о благосостоянии народа, он «был более чем врагом крупной собственности», но, по мнению Куломзина, «ясно определенных взглядов на государственные задачи» не имел. Поработав в государственном контроле в период массовых хищений, Островский был уверен, что «каждый предприниматель есть непременно плут и хищник», а казенное хозяйство следует держать в руках «размножением отчетности и всяких формальностей». На частную собственность министр глядел «до известной степени социалистическими взглядами» ⁽¹⁰⁾. По словам Куломзина, идеалом для Островского было Государство в качестве «верховного распорядителя земельного фонда», которое раздавало бы эту землю частным лицам во временное владение. «Этот взгляд, - пишет Куломзин, - он провел в законе поземельного устройства государственных крестьян в Сибири и этому взгляду пришлось подчиниться и относительно Забайкалья, ибо создавать разные порядки в разных частях Сибири было немыслимо» ⁽¹¹⁾.

В разработке переселенческих вопросов Куломзин опирался на обширный опыт развития фермерских хозяйств в Америке, но, в первую очередь, на прусские достижения в «германизации польских провинций». Для изучения всех преимуществ этого опыта и возможностей его применения в России в Пруссию был командирован один из ближайших помощников Куломзина И.П.Шипов, который исполнил свое поручение «самым блестящим образом». Шипов досконально изучил важнейшие стороны деятельности прусской администрации по увеличению земельного фонда за счет осушения болот, по проведению дорог к заселяемым участкам, по строительству школ и церквей в новых поселках и т.д., то есть все те направления, которые впоследствии широко осуществлялись в Сибири. После его возвращения была издана книжка, распространение которой приостановил министр внутренних дел И.Н.Дурново.

Другая работа, над которой трудились подчиненные Куломзина (чиновники В.В.Никитин, В.Д.Батюшков, Ренненкампф), была связана с подготовкой «Свода статистических материалов, касающихся экономического положения сельского населения Европейской России», изданного канцелярией Комитета министров в 1894 г. Книга доказывала пагубность пореформенного наделения крестьян «нищенскими наделами», рост избытка рабочих рук в центральных губерниях России в связи с крестьянским малоземельем (из-за необеспеченности землей). На основе опыта своего зятя Н.И.Шидловского Куломзин вычислил избыток лиц, образовавшийся в сельском хозяестве европейской России, определив его в размере около 2,1 млн взрослых работников, из которых 1,5 млн находились в черноземных (нестепных) губерниях центра страны. В Тульской, Нижегородской, Подольской, Киевской и других губерниях до 70% крестьян имели надел «не свыше нормы», а в Курской, Симбирской, Орловской губерниях и того меньше - до 50%. За 20 послереформенных лет резко возросла плотность населения этих губерний - до 59-67 чел. / кв. вер., а наделы уменьшились еще больше. Уровень распашки в некоторых местностях Тульской, Орловской, Курской, Симбирской и Черниговской губ. достигал 70-82% ⁽¹²⁾. «Ужасающую картину» представляли данные о росте арендных цен, числе безземельных и безлошадных крестьян и пр. Заключение к книге написал Н.Х.Бунге, предлагавший ряд мер по облегчению ситуации: развитие в указанных местностях кустарных промыслов и промышленного производства, «возвышение культурных приемов в сельском хозяйстве» и его интенсификацию. По мнению Бунге, переселение крестьян со старых мест на новые в пределах европейской России представляло «паллиатив», так как прирост населения шел очень быстро.

На пути широкого распространения «Свода статистических материалов» вновь встал И.Н. Дурново, воспретивший продажу книги после доклада директора Центрального статистического комитета Тройницкого, обнаружившего нечто нежелательное «в одной из таблиц». Но Куломзину было оставлено право книгу дарить, чем он и воспользовался в полной мере. Книга получила известность и, по словам Куломзина, возможно, подвинула бы правительство к решению крестьянского вопроса, если бы не Витте, у которого «было всегда на первом плане затирать чужие работы и других лиц кроме себя». Куломзин свидетельствует, что Витте полагал взяться за вопрос, получив обстоятельные данные, собранные в ходе переписи населения. Но когда он, в конечном итоге, взялся за разработку крестьянского вопроса в 1899 г., то его «затерли» И.Н.Дурново и И.Л.Горемыкин, «а теперь, - отмечал Куломзин в воспоминаниях (он писал их в 1905 г.), - кажется, крестьяне принялись за его разрешение своеобразным манером» ⁽¹³⁾.

По словам Куломзина, такова уж была сила бюрократии, что при устранении «надзора общественного элемента» даже самые «благодетельные» правительственные распоряжения начинали противоречить интересам местных чинов, если не «денежно», то, во всяком случае, в смысле их «спокойствия» ⁽¹⁴⁾. Хорошо зная об этих особенностях российского чиновничества, Куломзин после учреждения КСЖД постарался поставить дело организации переселений на твердую практическую основу. Главным инструментом по подготовке решений и проектированию смет стала Подготовительная комиссия (ПК) при КСЖД. Ее создание содействовало быстрому организационному оформлению всей системы вспомогательных предприятий. Комиссия была создана в соответствии со ст.13 «Положения о КСЖД», допускавшей создание подкомиссий «для подробного изучения того или другого предмета» [4, т.1(1893), л.14] ⁽¹⁵⁾. Такая нужда возникла уже в ходе третьего заседания КСЖД при обсуждении спорного вопроса о заготовке переселенческих участков силами особых межевых партий МГИ ⁽¹⁶⁾. А.Н.Куломзин, как и Н.Х.Бунге, прилагал немалые силы, чтобы преодолеть «рутину порядков Министерства внутренних дел» по вопросам переселения ⁽¹⁷⁾. При столкновении ведомственных интересов предполагалась серьезная согласительная процедура.

По предложению председателя комитета наследника цесаревича, согласительный процесс возложили на ПК во главе с Куломзиным (высочайше утверждено 4.03.1893 г.) [4, т.1(1893), л.199-204об.; 14, с.27]. Этот пост председателя комиссии Куломзин занимал вплоть до 7.12.1902 г. По воспоминаниям Витте, вопрос о переселениях был выведен из бюрократического тупика, в котором он находился довольно продолжительное время [7, с.441-443]. Уже на своем первом заседании г. комиссия приступила к разработке законодательных и практических мероприятий по водворению переселенцев [4, т.2 (1893), л.336-353]. В седьмое заседание КСЖД 2.06.1893 г. было внесено совместное представление МВД и МГИ о порядке образования переселенческих и запасных участков и расширении предметов ведомства учреждений по крестьянским делам, после чего появились «Временные правила для образования переселенческих и запасных участков в районе Сибирской железной дороги» (выс. утв. 13.06.1893 г.) [4, т.2 (1893), л.289-439; 15, с.91-96].

В деятельности руководимой им комиссии Куломзин решил твердо придерживаться определенного порядка. Необъятная Сибирь казалась ему в то время огромным и чистым листом («tabula rasa»), на котором при крайней ограниченности в средствах существовала реальная опасность «разбросаться и не достигнуть никаких целей». В силу этого, комиссия, через которую проходили все проекты переселенческих смет, следовала двум основным принципам: 1) максимально осторожно удовлетворять «лишь ясно обозначавшиеся потребности» и 2) ко времени составления смет получать от ведомств наиболее полную информацию, «что в какой-либо отрасли в действительности сделано и какие фактические результаты достигнуты». «Таким образом, - заключал Куломзин, - идя из года в год вперед, вполне сознательно Комиссия могла принять на себя перед Сибирским Комитетом ручательство в целесообразности предлагаемых ею мер и затрат» ⁽¹⁸⁾.

Ярым консерватором в вопросах аграрных переселений выступала верхушка МВД. «Давнишний идеал министерства, - писал А.Н.Куломзин, - заключался в том, чтобы всемерно стеснив административными мерами народное стихийное движение, каковым является повсюду эмиграция, достигнуть практической возможности водить, так сказать, переселенцев в Сибирь «на веревочке». В разное время министерство воображало себе такую картину, что вот можно мерами администрации поднять такую-то деревню, перевезти ее заботливыми попечениями чиновников на новые места, там снабдить всем нужным на казенные средства, начиная с готовых изб, скота и земледельческих орудий, и затем внушить им заботливость о себе под зоркими очами чиновника» ⁽¹⁹⁾.

По мнению руководства МВД, недостатки обустройства новоселов в Сибири были обусловлены, в первую очередь, тем, что туда шли главным образом бедняки, тогда как следовало «оказывать покровительство» более состоятельным крестьянам. Во исполнение этой идеи, осенью 1893 г. ведомство внутренних дел предложило включить в проект сметы расходов из фонда вспомогательных предприятий ассигнование 40 тыс. руб. на переселение «особого рода привилегированных состоятельных переселенцев».

В представлении Земского отдела МВД N 13771 от 15.11.1893 г. говорилось, что Сибирь нуждается в «контингенте деятельных колонизаторов» и «нет надобности доказывать, что лиц, способных выполнить это поистине важное государственное назначение необходимо искать в среде имущественно состоятельного населения европейской России - среди того элемента ее, который самым успехом своей хозяйственной деятельности на родине оправдывает ожидания еще больших успехов в крае, изобилующем природными богатствами, но бедном личными силами и предприимчивостью» [4, т.3(1893), л.265об]. Несмотря на это здравое обоснование, Подготовительную комиссию (ПК) насторожила как немалая сумма испрашиваемого кредита, так и практические меры по отбору лиц и созданию условий для проявления переселенцами «хозяйственного почина на новом поприще», вызвавшие бурную дискуссию, кого на самом деле стоит поощрять, а кого нет.

Куломзин, как председатель комиссии, напомнил о еще не забытом опыте доставки переселенцев в Уссурийский край за счет казны, показавшем «всю вздорность подобного предприятия». Предыдущим ходатаем в ПК выступало военное ведомство, озабоченное крайней малочисленностью казачьего населения по амурской и приморской границе, где проживало всего лишь 20 тыс. жителей обоего пола по амурскому войску и 7 тыс. - по уссурийскому ⁽²⁰⁾. Военное ведомство смогло утвердить в КСЖД ассигнование в 336 тыс. р. на переселение 300 казачьих семейств - то есть по 1119 р. на каждую семью, «расход, очевидно, чрезмерный», замечает Куломзин. Но возражать было трудно, так как вопрос поддержал верховный атаман всех казачьих войск, наследник цесаревич Николай. Единственное условие, выдвинутое КСЖД, заключалось в том, чтобы на испрашиваемую сумму было бы переселено как можно больше семейств [4, т.3 (1893), л.207-208об]. Но военное ведомство, по словам Куломзина, «поступило как раз наоборот. Казаки были приглашены из состава Донских станиц, пошли отчаянные пьяницы и лодыри, забрали лучшие земли, ничем не оставались довольными и вскоре потребовали обратного переселения», а когда им в этом было отказано, устроили беспорядки, усмирявшиеся войсками и розгами ⁽²¹⁾. Вспоминая об этих «слабосильных и бесконечно требовательных переселенцах», Куломзин писал, что «свет увидели» лишь тогда, когда решили допускать к перевозке на Дальний Восток переселенцев, способных заплатить за свою перевозку и предоставить залог не менее, как в 600 рублей ⁽²²⁾.

Возвращаясь к претензиям МВД, выдвинутым к 11-му заседанию КСЖД 1.12.1893 г., Куломзин с удовлетворением отмечал, что они были отклонены, а проектированный расход в 40 тыс. ПК рекомендовала отнести на счет кредита в 200 тыс. р., выделенных МВД по статье «на непредвиденные надобности». Тем не менее, впоследствии ведомство внутренних дел время от времени продолжало извлекать на свет приглянувшуюся идею обустройства состоятельных переселенцев за счет казны, хотя и «под другими формами» ⁽²³⁾.

Особый характер носило переселенческое движение на земли Кабинета в Алтайском округе и А.Н.Куломзин в своих мемуарах откровенно вскрыл феодальную сущность этих процессов. Представляя дворянско-либеральное крыло высшей царской бюрократии, он крайне нелицеприятно оценил всю непоследовательность и косность кабинетской политики. По поводу действий кабинетской администрации он писал, что «мы имеем лишнее доказательство вреда, наносимого народному благосостоянию... узкомонопольным характером обширнейших владений Кабинета Е.И.В.», который «давит свинцовой тяжестью» всю богатейшую страну, «не принося пользы ни себе, ни другим» ⁽²⁴⁾. Особой горечью наполнены слова о корыстной заинтересованности кабинетских чиновников, пытавшихся извлечь личные выгоды из страданий и нужды народной. В черновиках воспоминаний отложились резкие и крайне эмоциональные оценки этой деятельности, которые, хотя и были вычеркнуты автором, тем не менее, в истории сохранились. «Тяжелую страницу, - писал А.Н.Куломзин, - представит для историка нашего народного землепользования администрация нашей богатейшей колонии в Сибири; администрация эта является поистине косною, жадною, узколобою шайкою чиновников, как высших, так и низших, управляющих исключительно в своих своекорыстных видах этим блестящим алмазом российской короны. И ведь во главе Кабинета находились после Петрова все весьма порядочные и, во всяком случае, образованные люди, как Гудим-Левкович и Рыдзевский, а взгляды оставались неизменно заскорузлые» ⁽²⁵⁾ [слова, набранные курсивом, вычеркнуты, а последняя фраза (о «взглядах») - даже дважды. - С.К. ]

Первоначальное поощрение прибывающих на Алтай переселенцев довольно скоро обернулось значительным наплывом неустроенных крестьян, непричисленных к селениям округа [15, с.183]. В связи с этим власти сменили курс и перешли поначалу к ограничительной политике, а после 29 июня 1899 г., в связи с принятием новых правил переселения на Алтай, - и к серьезному сдерживанию переселений. Теперь, чтобы получить право переселиться, следовало заручиться согласием министра двора и МВД. Выдача разрешений самовольным переселенцам была полностью остановлена, а приселение к старожилам допускалось лишь при наличии у них излишков земли, превышавших душевую норму в 15 десятин. «Всемерное ограничение переселений, борьба против самовольцев, нажим на местную администрацию для побуждения ее к решительной защите коронных интересов против переселенческого крестьянства - такова была политика Кабинета накануне первой русской революции» [16, с.144].

Настаивая на прочном, научно обоснованном заселении Сибири, Куломзин как управляющий делами КСЖД всемерно поддерживал устройство в Сибири складов семян и сельхозинвентаря, организацию ферм, учреждение должностей губернских агрономов, проведение гидротехнических работ и почвенно-агрономических мероприятий. По словам Л.М.Горюшкина, в условиях низкой агротехники крестьяне «оказывались безоружными перед лицом стихийных бедствий и капризов природы» [17, с.179 и прим. 151-154]. Огромная масса переселенцев, не рассчитывая на содействие государства, оставалась один на один с солончаками и засухами, самостоятельно боролась с обмелением водоемов и заболачиванием почв. Одновременно появлялись оторванные от жизни проекты «научной» помощи переселенцам, носившие пустой и голословный характер. Весной 1895 г. один из таких «прогрессивных» проектов освоения «Великой Сибирской низменности» представил в Обществе любителей естествознания О.В.Маркграф. Куломзин, всегда крайне болезненно реагировавший на тяготы и лишения переселенцев, после знакомства с идеями Маркграфа хлестко назвал его «совершенно пустым болтуном» [18] ⁽²⁶⁾.

Анатолий Николаевич считал, что для улучшения жизни огромной массы крестьянского населения надо сделать еще очень много простых и полезных вещей. В делах КСЖД (фонд РГИА N 1273) есть, казалось бы, весьма далекие от проблем железной дороги записки, например, об улучшении пчеловодства в Томской и Тобольской губерниях. В письме к А.Н.Куломзину от 24.11.1894 г. томский губернатор Г.А.Тобизен сообщал о приглашении в губернию ученого пчеловода «с целью руководить крестьянами в постепенном улучшении тех примитивных приемов, кои они теперь прилагают к пчеловодству» ⁽²⁷⁾. Другую докладную записку, размноженную по указанию Куломзина в количестве 100 печатных экземпляров и касавшуюся развития пчеловодства в Тобольской губ. Подготовительная комиссия обсуждала в октябре 1900 г. ⁽²⁸⁾

Не менее важными представляются усилия Куломзина по организации церковного и школьного строительства в новых переселенческих поселках. В созданном при его участии благотворительном фонде имени Александра III, предназначенном для сооружения школ и церквей, к 1904 г. было собрано более 2 млн р. пожертвований [19, с.343] ⁽²⁹⁾. Но работы продвигались с большим трудом - часть священнослужителей откровенно саботировали поручения, даже не страшась отстранения от должности [20, с.97]. Куломзину приходилось принимать участие в улаживании разгоравшихся конфликтов. Так, во время приезда в Омск в сентябре 1896 г. он столкнулся с местным архиереем, выражавшим недовольство тем, что постройка храмов шла хотя и с его благословения, но мимо его распоряжений, следовательно, по словам Куломзина, местные «попы и архитекторы не нажились на этом» ⁽³⁰⁾. Архиерей бранился со строителями, мешал назначению священников в новые приходы и, вообще, делал все возможное, чтобы показать свою значимость. Анатолию Николаевичу пришлось гасить скандал, «ублажать» консисторского секретаря, дабы «получить попов» и выдать архиерею 1500 р. «оборотного капитала» на выписывание священников из европейской России.

Подводя итоги переселенческой деятельности Комитета Сибирской железной дороги, А.Н.Куломзин констатировал, что «не вина Сибирского комитета, что так мало сравнительно сделано, но чего можно было достигнуть сообразно с размером отпускавшихся средств, приведено в исполнение. Осушение Барабинской степи, в коей поселено было до 50 тыс. душ, там, где среди необозримых болот гнездилось кое-где чахлое население и скрывались дорожные грабители и разбойники; создание около 225 храмов и 180 школ; приступ к проложению дорог в тайгу - это дела, настойчивое проведение коих принадлежит Комитету, который неизменно в течение целого ряда лет энергично поддерживал эти стремления. Повторяю - не вина Сибирского комитета, что создано только 225 храмов там, где их нужно не менее 400 и 180 школ там, где их нужно 800. Комитет мог действовать лишь по мере добываемых каждый раз с бою казенных средств и всякими путями изыскиваемых пожертвований - всякими путями, кроме бесчестных» ⁽³¹⁾.

Опубликовано в сборнике:

Сословные и социокультурные трансформации населения Азиатской России (XVII - начало XX века): сборник материалов всероссийской научной конференции / Институт истории СО РАН; Отв. ред. М.В.Шиловский. - Новосибирск: Параллель, 2014. - С.218-233.

Презентация доклада (myshared.ru) • Статья в pdf

Публикации С.Канна