А.В. Беляев
РАЗМЫШЛЕНИЯ О БЫЛОМ.
КТО И КАК УЧИТ!

В наборе нас, студентов первого курса химфака МГУ, в 1953 году было более трехсот. Все мы были детьми военного времени, и каждый хлебнул свою долю лиха. Этот год оказался богатым на события: в марте умер И.В.Сталин. Казалось, страна застыла в тревожном ожидании, многим казалось, что погасло солнце; в июне был арестован и расстрелян "агент международного империализма" Л.П.Берия, и в этой тревожной атмосфере десятки тысяч молодых людей со всех уголков страны отправились в большие города с надеждой продолжить образование. Я глубоко сомневаюсь, что все они стремились достичь ясной цели, скорее, выполняли волю уцелевших родителей и совет наиболее авторитетного школьного учителя - учись!

На меня, юношу из степной глуши междуречья Хопра и Дона, первое знакомство с Москвой произвело ошеломляющее впечатление. К счастью, оно было непродолжительным, потому что по существующим в те времена правилам обладатели золотых и серебряных медалей не сдавали вступительные экзамены, а проходили только собеседование по профессии (тоже своеобразный экзамен), медицинскую комиссию и заполняли длиннющую анкету, ответы на некоторые вопросы которой ставили нас в тупик. К примеру: "Служил ли в Белой армии? - Что писать?" "Так и пишите: в Белой армии не служил". Или: "Что делали родители до 1917 года?" Были и более коварные вопросы: "Имеете ли родственников за границей", "проживали ли на оккупированной территории", "были ли колебания в проведении генеральной линии партии?" Эти вопросы пугали, но, как бы там ни было, завершив все процедуры, я с радостью рванул "на волю, в пампасы". Остаток лета пролетел в безмятежном ничегонеделании, омраченном лишь известием о том, что барьер конкурсных экзаменов в этом году не сумели преодолеть более половины моих соклассников. Дело не в том, что они были плохо подготовлены, а в том, что, начиная с этого года, конкурс резким скачком вырос в несколько раз и в последующем только рос.

Во второй половине августа я получил официальное извещение о том, что зачислен студентом на первый курс химфака МГУ с предоставлением общежития. Последнее обстоятельство для многих из нас было решающим, ибо финансовые возможности подавляющего большинства семей не позволяли решить "квартирный вопрос" иным путем. По этой же причине многие юноши моего поколения поступали не в гражданские вузы, а в военные училища. По совету "бывалых" студентов, главным образом из вузов Харькова, что место в общежитии нужно "захватывать", я отправился в Москву за несколько дней до назначенного срока. Таких прытких в университете не ждали, но предусмотрели, что они будут, поэтому на Моховой мне объяснили, что заселение в Дом студента начнется с 30 августа, снабдили инструкциями и направили в знаменитую Стромынку. Там я познакомился с юношей из Нижнего Тагила С.В.Ларионовым, ныне доктором химических наук, профессором, лауреатом Государственной премии.

На следующий день мы отправились на Ленинские горы посмотреть университет, в котором нам предстояло учиться. Комплекс главного корпуса произвел неизгладимое впечатление, но к нему нельзя было подойти вплотную: невысокие переносные деревянные заборчики охранялись милиционерами, а по территории между ними и зданием проследовало несколько колонн одетых во что-то серое людей, сопровождаемых солдатами в фуражках с синим верхом и с винтовками наперевес. Потом нам рассказали, что в это время с территории университета выводили заключенных, трудом которых в значительной мере построено здание.

Вселение в комнату на восьмом этаже зоны "Ж" прошло исключительно гладко. Я до сих пор поражаюсь той организационной четкости, с которой была проведена эта крупномасштабная акция: никакой путаницы, никаких задержек, никакой суеты. Уровень бытового комфорта немыслимый: продумано и исполнено все до мелочей. Все пять лет мы жили как, наверное, должны были жить студенты при коммунизме.

Адаптация к учебе и московской жизни дались мне тяжело - сказывалась врожденная малая коммуникабельность и предшествующий жизненный опыт степняка. Особенно трудно было перейти на изучение английского языка. Такой переход был обязательным для тех, кто в школе учил немецкий язык, и наоборот. Первая сессия, всего два экзамена: математика - Л.А.Тумаркин ставит мне вымученную тройку - и прощай, стипендия. Почему я не попытался пересдать экзамен, я не нахожу разумного объяснения до сих пор: то ли потому, что не люблю просить, то ли у меня отсутствует "задняя скорость" - могу двигаться только вперед. Второй экзамен - неорганическая химия: А.В.Бабаева долго спрашивает меня по всему курсу, открывает зачетку, видит мою тройку, смотрит внимательно на меня и ставит отлично. Не я один оказался в таком положении - потеря стипендии ложилась тяжелым бременем на скудный бюджет семьи, и все мы, неудачники, жили с чувством вины перед близкими за случившееся. Второй семестр проходил в тяжелой борьбе с учебой и скудным финансированием.

Нам повезло, с конца апреля 1954 года началась подготовка к последнему Всесоюзному параду физкультурников: обязанности небольшие - одна, две тренировки в день по физической подготовке и специальным гимнастическим упражнениям, месячные сборы в июле, сам парад в начале августа и, конечно, дисциплина; в обмен - талоны на трехразовое бесплатное питание, два спортивных костюма, включая оригинальную парадную спортивную форму и значок. Были даже льготы: желающим разрешали перенести весеннюю сессию на осень. В силу сложившихся семейных обстоятельств отступать мне было некуда, и я не воспользовался предложенной возможностью, о чем в дальнейшем не пожалел. Сессию сдал отлично, и с тех пор за все время обучения ни разу не пересдавал ни одного экзамена и не получал никаких оценок, кроме пятерок. Достойно уважения правило, заведенное в университете и выполнявшееся неукоснительно: даже единственная тройка лишала выпускника права получить диплом с отличием, что со мной и произошло.

В памяти всплывает еще один эпизод. Третий курс, последний экзамен по математике, очень не хочется идти сдавать к Л.А.Тумаркину, потому что он уже поставил подряд несколько двоек, но выбора нет, иду. Ответ на билет, решение задачи и - вопрос по материалу второго курса, еще задача - решение. Профессор довольный ставит отлично и начинает листать зачетку, натыкается на поставленную им тройку и удивленно спрашивает: "За что это я Вам?" Я смущенно мямлю: "Да так, было дело". Очень яркая была личность Лев Абрамович.

Нам чрезвычайно повезло с профессорско-преподавательским составом. Как я сейчас понимаю, это была золотая элита старой закалки. Неорганическую химию читал В.И.Спицын, аналитическую - И.П.Алимарин, органическую - А.Н.Несмеянов, коллоидную - П.А.Ребиндер, все академики, физическую - Я.И.Герасимов, член-корреспондент. И дело здесь не в званиях и чинах, а в личностях этих действительно выдающихся ученых. Президент Академии наук СССР А.Н. Несмеянов раз в неделю в течение полутора лет читал свой курс. За все время было только два эпизода, нарушивших этот порядок. В первый раз Александр Николаевич извиняющимся тоном сообщил, что его отправляют в командировку в ФРГ, и за него прочтет лекцию или две О.А.Реутов, а второй раз он опоздал к началу лекции минут на двадцать, рассерженный вошел в аудиторию, извинился и начал читать. Как выяснилось потом, в Москве был страшный гололед, автомобили буквально не могли сдвинуться с места, образовались гигантские пробки. Сегодня я с горечью наблюдаю, как носители академических званий и даже рядовая профессура отправляются во время учебного процесса в ничтожные по своему смыслу командировки, а еще хуже - в увеселительные круизы, и думаю, чему же они могут научить нынешних студентов? На заключительной лекции А.Н.Несмеянова кто-то из моих "продвинутых" сокурсников послал ему записку с вопросом: "Как Вы относитесь к теории резонанса и мезомерии?" В отличие, например, от П.А.Ребиндера Александр Николаевич не выглядел за кафедрой артистично, он был, скорее, флегматичным, но тут он преобразился: темпераментно, два с лишним часа без перерыва излагал нам суть проблемы, ее сильные и слабые стороны, доводы и контрдоводы оппонентов; это был совсем другой человек. Как выяснил я потом у своих друзей-органиков, причиной такой трансформации явился вопрос, касающийся запретной темы. Погром генетиков в нашей стране известен многим образованным людям, а вот аналогичный погром химиков под лозунгом критики теории резонанса и мезомерии известен даже не каждому профессиональному химику, а А.Н.Несмеянов был одним из последних ее защитников.

Не менее яркие личности учили нас в студенческих практикумах и в исследовательских лабораториях. Во время изучения аналитической химии я попал в немилость к профессору В.М.Пешковой. При выполнении работы по анализу катионов III группы (раствор был густо-синего цвета) я добросовестно провел все реакции, и реакция на хром давала какой-то неопределенный результат, но я твердо знал, что синего цвета в этой группе могут быть только соединения хрома, поэтому, поколебавшись, вписал его в конечный результат. Каково же было возмущение Валентины Моисеевны! Оказывается, она добавила мне в задачу обычных чернил - такой оплошности она не простила мне до конца курса. Требование ответственности за полученный тобой результат - вот что стояло за возмущением.

Вторая подобная история произошла пару лет спустя во время производственной практики на Кемеровском азотно-туковом заводе в цехе синтеза аммиака. Во время ночной смены моя аппаратчица, очень милая девушка Валя, одного возраста со мной, попросила меня провести анализ выходного азота на кислород. Метод мне был знаком еще по практикуму на кафедре технологии, да и на аппаратах по разделению воздуха я его уже делал под присмотром Валентины. Быстренько делаю анализ и вижу - идет повышенное содержание кислорода. Сообщаю результат Валентине, а она в ответ: "Не научился правильно делать анализ!" Ладно, согласился, сидим, мирно беседуем и вдруг - сирена, и тут же бегом является сменный мастер и начинает бешено закручивать вентиль, перекрывающий выход азота из нашего аппарата. Аппарат отключили, сутки потом продували, сливая жидкий кислород и азот во двор, Валентина получила выговор и лишилась квартальной премии, а я на всю оставшуюся жизнь - урок, что правильный вывод нужно отстаивать, привлекая независимую экспертизу. Не будь дополнительного контроля в технологической цепочке, цех бы взлетел на воздух, а с ним и половина города.

На защите диссертации.

Прекрасно оборудованные учебные лаборатории, превосходно подготовленный и доброжелательный технический персонал - все это способствовало освоению выбранной профессии. Подтверждение решающей роли практикума в подготовке химика я неожиданно получил несколько лет спустя со стороны первого декана НГУ Б.О.Солоноуца, который по специальности был математиком. Я читал курс и вел практикум у геологов, и двое безалаберных парней исчерпали все положенные попытки успешно сдать зачет. В беседе со мной о судьбе этих парней Борис Осипович мягко заметил: "Я понимаю, что химиком можно стать только в лаборатории, но ведь это геологи", - и тем самым склонил меня к решению дать парням последний шанс.

		Беляев А.В. Размышления о былом. Кто и как учит! // Выпускники МГУ в Новосибирском научном центре СО РАН. 1957-2007. - Новосибирск: Гео, 2007. - С.133-137.

ОГЛАВЛЕНИЕ